Ляхов до сих пор не понимал, как всё вывернулось, почему за какие-то три месяца эта череда прекратила быть. Звучали, звучали тревожные звоночки, надо было просто распознать их вовремя, понимал теперь Ляхов. Поздней осенью в новостях замельтешили неудобные, тревожно-чужие репортажи из "регионов". Какие-то акции протеста в богом забытых, по извечной российской безалаберности в который раз замерзающих городах. Какие-то техногенные катастрофы - тут были запоминающиеся кадры: выгоревшие дотла овраги, остовы домов, пламя, рвущееся к низким небесам из маслянистых озёр. Вокруг огня суетились фигурки в камуфляже, потом их перебивали преисполненные сурового оптимизма лица чиновников и нахмуренный лик президента.
Овеществление смутной тревоги стало для Ляхова полной неожиданностью. Явившись на работу, как обычно, вперёд всех прочих, он обнаружил в пустынном и непривычно гулком холле офиса одинокого потерянного охранника, который поведал, что директора - генеральный и финансовый - с полуночи до трёх поставили офис вверх тормашками, вынося документы и забивая ими багажник "Лексуса". Делали они это с комично склонёнными набок головами, прижимая каждый свой мобильник к плечу. Общение с далёким собеседником происходило на английском, с охраной на матерном. Именно на этом языке для Ляхова и ещё нескольких сотрудников было оставлено сообщение, гласившее, что контора ликвидируется, выходное пособие будет переведено на счёт, а руководство улетает в Канаду… то есть в Австралию. То есть… короче, не важно. Всё.